Приветствовать Престол Амерлин и Совет Башни должным образом, тем паче в праздничный день, означало по меньшей мере послать навстречу слуг с горячими напитками, а лордам и леди самим принять у гостей поводья и предложить поцелуй в честь Эбрама. Но ничего подобного не произошло. Все собравшиеся под навесом андорцы и мурандийцы явились со своей прислугой, однако ни один челядинец не шелохнулся. Лорд Брин спешился, взял под уздцы Дайшара, а стремя Эгвейн придержал тот самый долговязый юнец, который приносил позавчера уголь для жаровни. Он по-прежнему хлюпал носом, но одет был поярче многих стоявших под балдахином – в лишь чуточку великоватый красный бархатный кафтан и небесно-голубой плащ. По правде говоря, яркостью наряда этот малый мог бы посоперничать с Лудильщиком; что же до явившихся на переговоры знатных особ, то почти все они носили одежду из плотной шерсти: шелка и кружева заметны были у немногих. Они выступили в поход по жаре и не запаслись подобающей сану зимней одеждой, а когда неожиданно грянули морозы, обрядились кто во что горазд.
Лед под навесом устилали ковры, в расставленных на треногах жаровнях тлели уголья, но ветер уносил тепло вместе с дымом. Участников переговоров поджидали два ряда стульев. Стольких сестер здесь явно не ожидали. Некоторые из благородных растерянно переглядывались, а слуги так просто ломали руки, не зная, как поступить. Зато прибывшие в свите Амерлин знали.
Стулья все были одинакового размера, ни один не выделялся заметно более пышной резьбой и позолотой или, наоборот, потертостью и царапинами. Долговязый малый и Другие слуги Айз Седай устремились вперед, под хмурыми, недоуменными взглядами лордов и леди вынесли стулья, предназначавшиеся для Айз Седай, на снег и принялись распаковывать вьюки. При этом никто не проронил ни слова.
Очень скоро под навесом, почти во всю его ширину, появился ряд сидений для Восседающих и Эгвейн. Сиденья представляли собой простые деревянные табуреты, отполированные до зеркального блеска. И все табуреты, как на постаменты, водрузили на короба, обтянутые материей по цвету Айя той или иной Восседающей. Постамент под табуретом Эгвейн, стоявший чуть впереди, был обшит полосами тканей семи цветов. Вся ночь прошла в хлопотах – и пчелиный воск для полировки, и ткани нужных расцветок пришлось раздобывать в спешке.
Когда Эгвейн и Восседающие заняли места, оказалось, что их сиденья на добрый фут выше стульев лордов и леди. Если раньше Эгвейн и имела какие-то сомнения на сей счет, но когда гости не услышали и слова приветствия, все сомнения рассеялись. В Праздник Эбрам любой фермер предложил бы чашку чаю и поцелуй последнему бродяге, а они не были ни бродягами, ни просительницами, ни даже ровней тем, с кем собрались вести переговоры. Они были Айз Седай.
Шириам и Суан встали по обе стороны от Эгвейн, Стражи позади своих Айз Седай. В отличие от зябко кутавшихся представителей знати, сестры распахнули плащи и сняли перчатки, выказывая полнейшее пренебрежение к стуже. Позади реяло на крепчавшем ветру знамя Тар Валона. Впечатляющее зрелище портила разве что Халима, в небрежной позе стоявшая рядом с серым постаментом под табуретом Деланы, но ее зеленые глаза взирали на андорцев и мурандийцев с таким вызовом, что общую картину портила она не слишком сильно.
Когда Эгвейн взошла на семицветный помост, некоторые из собравшихся обменялись взглядами, но никто из них не выглядел по-настоящему удивленным. Наверное, они уже наслышаны про девушку, ставшую Амерлин, подумала она. Ну и что с того? В том же Андоре бывали королевы и помоложе, так же как и в Муранди. Повинуясь кивку, Шириам жестом предложила лордам и леди занять предназначенные для них стулья. То, что они прибыли первыми и предоставили для встречи этот навес, не имело значения. Ни у кого не должно оставаться сомнений в том, кто созвал встречу и кому принадлежит главенство.
Разумеется, эти действия отнюдь не вызвали восторга. На какой-тот миг возникло молчаливое замешательство: аристократы явно искали способ восстановить равенство сторон и, не найдя его, угрюмо скривились. В конце концов на стульях, сердито подбирая плащи и разглаживая юбки, расселись четверо мужчин и четыре женщины. Менее знатные особы остались стоять, причем андорцы и мурандийцы, явно недолюбливающие друг друга, пытались протолкнуться вперед. Впрочем, выходцы из благородных Домов Муранди боролись за первенство друг с другом не менее ревностно, чем со своими «союзниками» с севера. Многие одаривали Айз Седай мрачными взорами, которые не миновали и Брина, стоявшего в стороне со шлемом под мышкой. Полководца хорошо знали по обе стороны границы и уважали даже те, кто предпочел бы увидеть его мертвым. Во всяком случае, так было, пока он не возглавил войско Айз Седай. Он уделял хмурым взорам не больше внимания, чем язвительным словам Восседающих.
Внимание Эгвейн обратил на себя еще один человек, державшийся особняком. Бледный, невысокий – едва ли на ладонь выше ее самой – мужчина в кирасе поверх темной куртки, с выбритым лбом, красной повязкой на левом рукаве и знаком Красной Руки, вышитым на темно-сером плаще. Талманес стоял прямо напротив Брина, небрежно привалясь к одному из поддерживавших навес шестов, – стоял с отсутствующим видом, никак не выдававшим его отношения к происходящему. Эгвейн очень хотелось бы знать, что он здесь делает, а также с кем и о чем говорил до ее прибытия. В любом случае следовало поговорить с ним самой. Если, конечно, такой разговор удастся устроить без того, чтобы его не подслушала сотня ушей.